Газета «Саров» - Эксклюзив для «Сарова» - Михаил Рожков:

Михаил Рожков:

Слева направо: И. Чуркин, Л.Зыкина, М.Рожков

В центре небольшого московского зала, где собрались участники вечера памяти композитора Георгия Свиридова, высился седовласый поджарый старик. Именно высился – при своем росте мне потом пришлось высоко задирать подбородок, чтобы заглянуть ему в глаза. Знакомый, очень знакомый человек. Я его знаю, и знаю хорошо, а имени вспомнить в первую минуту не смог, но все равно шагнул навстречу. Человек, одетый в черный смокинг, при бабочке, перехватил мой взгляд и тоже направился в мою сторону, «накинув» улыбку знакомого. И только по пути к нему стало понятно: ко мне идет легенда советской, теперь уже русской эстрады, знаменитый на весь мир Михаил Рожков. Этот музыкант выступал еще с Леонидом Утесовым, Людмилой Зыкиной и Марком Бернесом. Знаменитый дирижер Герберт фон Караян назвал Рожкова «Паганини русской балалайки». Люди постарше хорошо помнят его – ни один большой концерт, транслируемый по центральному телевидению, не обходился без народного артиста, виртуоза-балалаечника Рожкова. Вот уж поистине в чьих руках инструмент-трехструнка пел и плакал, смеялся и печалился. - Михаил Федотович, вы ли это? – первое, что вырвалось у меня. - Представьте себе, он самый. А вы чьи будете? Оказались земляками. Право слово, я этого не знал и не мог представить, что Рожков родом из деревни Крюковка Лукояновского уезда. Ну, как же здесь без чая-кофея, без рюмочки коньяка. - Да ты не смотри, что мне восемьдесят шесть, фужер коньяка мне не повредит. Пока моя вторая половина готовится к выступлению, мы с тобой выпьем за родину, а потом поговорим. - Так вот выпили за родину, а вспоминаете ли вы ее? - Это святое, я в своей деревне до двенадцати лет жил, потому ее хорошо помню. А как же – места-то какие. Рядом Болдино. Рядом Саров. Арзамас под боком. Это только столичные считают, что наши места – глухомань беспросветная, а у нас там и есть настоящая жизнь. Хоть неласково со мной обошлось мое детство – зла на него не держу. Мы с братом ведь совсем маленькие были, когда у нас отца репрессировали. Отправили в лагеря, а нас в детский дом, в село Оранки, под Горьким. Случись по-другому, как знать, что бы я делал в жизни. Каждое лето мы выезжали в пионерский лагерь в лесной скит Оранской иконы Божьей матери. Там у нас были прекрасные условия, свое молочное хозяйство, огород, на котором мы выращивали для себя овощи, военный режим с ранним подъемом, маршами, военными играми. А также были разные кружки и струнный оркестр. В детстве, еще в своей родной деревне, я услышал народные наигрыши и сам научился «бренчать» плясовую на всех инструментах нашего оркестра. Но больше всего полюбил балалайку. На ней и играл в детдомовском оркестре. Когда старший брат в 16 лет забрал меня в Ленинград, я сказал, что хочу учиться музыке или летать на самолете, как мой земляк Валерий Чкалов. Это было в 1934 году. Привели меня на приемные экзамены в Ленинградское музыкальное училище им.Мусоргского. Члены комиссии спрашивают, зачем пришел, чего хочу. Я такой смелый был, сказал, что хочу руководить оркестром, идти впереди колонн по площади. А на каком инструменте ты играешь, спрашивают. Отвечаю: а на всех! Разложили передо мной струнные инструменты, взял балалайку и заиграл «Светит месяц, светит ясный». Потом домру, потом на гитаре сыграл. Подвели меня к фортепиано, клавишу нажали - какая нота, спрашивают. Говорю: «фа! - Неправильно, это «ля». Председатель комиссии свое решение выносит: этот паренек нам нужен, музыкальную грамоту он освоит и всего достигнет, чего захочет, характер у него такой. Оттуда, можно сказать, все и пошло. Воспитатели в детдоме поддержали меня, направили учиться в музыкальное училище имени Мусоргского. А вот в институт имени Гнесиных я поступил уже позднее, после войны. - И что же, сбылось ваше желание руководить оркестром? - Представь себе, да. После окончания музыкального училища меня направили проходить военную службу в Центральный дом Красной Армии, в Москву. Солировал в балалаечном оркестре, последний концерт перед демобилизацией дали в Бресте 21 июня 1941 года. Представляете? Мы едем в поезде в Москву, мечтаем о встрече с родными, а над нами уже летят самолеты с немецкими крестами, несут бомбы на Минск. В Москве сразу направили продолжать военную службу в ансамбль Калининского фронта, к командующему Коневу. Он посмотрел на нас и скомандовал: «Офицерский наряд и фуражки снять, если головой дорожите, это цель для немцев. Одеться в солдатскую одежду и пилотки и на передовую». Так и шли с ним, потом с Баграмяном, от блиндажа к блиндажу, от окопов к окопам. Все лето сорок второго - в тверских болотах, пока Ржев не взяли. С тех пор ноги болят каждую ночь. Закончилась для меня война в 1946 году, в Риге, и был я уже два года дирижером ансамбля Прибалтийского военного округа. Есть у меня афиша того времени, храню как память: «Концерт ансамбля красноармейской песни и пляски Прибалтийского военного округа. Дирижер М. Рожков». - Я как-то слышал, что в Гнесенке вас называли только бандитом. За что такое прозвище? - Гнесина меня не очень любила. И когда вручала мне премию, говорила: «Эту премию мы вручаем будущему профессору балалайки, как фамилия этого бандита?» В сорок шестом году был демобилизован и сразу стал работать в Москонцерте. Случайно мою игру услышал Утесов. Это стало роковой встречей, с его подачи я стал артистом. Утесов меня тогда хорошо поддержал. Увидел меня в дуэте с Быковым, услышал мою игру, сказал: «Гений!» И помог с концертами. Номер мы смешной придумали. Быков маленький ростом, я высокий, и вот играем плясовые наигрыши, подсмеиваемся друг над другом, а потом перекидываем балалайки друг другу, да с перевертышами. Зрители хохочут, все в восторге. С этим номером нас через два года после Победы опять в Берлин отправили в Ставку Советского командования. Там встречали сына Рузвельта с женой, мы выступали. Вот я впервые увидел, как американцы хохочут. Молодой Рузвельт прямо заходился от смеха, и, глядя на него, даже Чуйков и все наши генералы смеялись до слез. - Жизнь народного артиста России Михаила Рожкова всегда была насыщенной. Не расскажите ли нашим читателям о самых памятных для вас встречах или выступлениях, или эпизодах на гастролях? - Все было интересным. Поначалу был я «невыездной», т.к. отец репрессирован: талантливый, но сын врага народа. Все мировые знаменитости меня знали, потому что я перед ними выступал в Московском Доме дружбы. Чуть ли не каждый вечер вызывали! Вот знаменитый скрипач Иегуди Менухин хочет русскую балалайку услышать - пожалуйста. После моей игры он подарил мне свою фотографию и на обороте написал: «Музыканту, воплощающему в себе русскую душу, Михаилу Рожкову, благодаря которому я пережил самое волнующее событие в моей жизни». Ван Клиберн просил показать приемы игры на балалайке. Играл я для Жана Маре, Эдуардо де Филиппо, Имы Сумак. От них узнавали обо мне за рубежом, и появлялись последователи-балалаечники в Англии, Франции. Однажды в Японию на гастроли пригласили Людмилу Зыкину, а она заявила, ударив по столу рукой: «Без Михаила Рожкова никуда не поеду!» Министр культуры Фурцева вздохнула и кивнула на меня: ладно, мол, пусть едет, бери его, Людмила, на поруки. Вот так оказался я в Японии. Там тоже играют на балалайке. Меня замучили, после каждого выступления по пять-шесть человек напрашиваются, чтобы я показал свои приемы. Зыкина просит: «Ты уж, Миша, позанимайся с ними». Вот все часы вечерние и уходили, даже по городам не удалось погулять. Одна японочка, видно, влюбилась в меня, окружила вниманием, угощала в ресторанах. А самое трогательное событие из моей артистической жизни произошло в Риге. В 1944 году красноармейский ансамбль, в котором я был дирижером, впервые исполнял новый Гимн Советского Союза. На концерте было много народа, и после нашего выступления за кулисами подошел ко мне один человек, рассказал о себе (кажется, фамилия Чижко), что после революции эмигрировал в США, там имел струнный оркестр. Был знаком с виртуозом-балалаечником начала века Доброхотовым и получил от него на память фотографию. «Жизнь моя подошла к концу, - сказал человек, - и я счастлив, что услышал исполнителя такого же высокого класса, как Доброхотов. Вы, наверное, не знаете, что Доброхотов играл при императоре Николае II и учил его детей, Алексея и Ольгу, играть на балалайке, плавал на императорской яхте «Штандарт». На снимке он рядом с мальчиком на яхте. Думаю, вы достойны стать хранителем этой реликвии». И вручил мне эту старинную фотографию. - Как вам удается договариваться со своим возрастом? - Я активно играю. Надо быть хозяином своей жизни, ведь нам дано многое. Соседи улыбаются мне, всем теплее от того, что я живу радостно. Человеческое счастье - семья, сын, внуки, друзья. Не скажу, что абсолютный трезвенник - после продолжительного сольного концерта обычно выпиваю бокал хорошего коньяка. И не больше! Жизнь свою без балалайки не мыслю, каждый день «набиваю» палец по четыре часа, а перед гастролями и по шесть часов. Меня до сих пор приглашают выступить с концертами - я еду. Недавно вот в Киеве выступал, когда там волнения народа были. Плакал от счастья: перед моей маленькой балалайкой весь зал поднялся и рукоплескал.

Иван Чуркин

Опубликовано 14 марта 2007г., 12:13. Просмотров: 3123.

Эту заметку пока никто не комментировал.

Газета «Саров» - Эксклюзив для «Сарова» - Михаил Рожков:

Михаил Рожков:

Комментарии:

Эту заметку пока никто не комментировал.

Чтобы использовать комментарии, необходимо зарегистрироваться и/или авторизоваться ВКонтакте.